В дореволюционном обществе проституция однозначно осуждалась, с ней пытались бороться церковные проповедники и литераторы-публицисты. И в то же время она однозначно не запрещалась. Государство резонно «терпело» публичные дома, так же, как и питейные заведения, раз в них была потребность. Только оно старалось всячески смягчить вредные последствия работы публичных домов. А в том, что нужда в подобных заведениях действительно была большая, сомневаться не приходится. Ведь «приличные», а по сути своей, патриархальные общественные традиции накладывали на отношения между женщиной и мужчиной, и особенно сексуальные, множество запретов. А сексуальное воздержание не лучшим образом сказывалось на здоровье.
Законодательство не допускало «к промыслу развратом» лиц, не достигших 18 лет. Каждая проститутка обязана была иметь санитарный билет. Медицинским обследованием проституток занимался не кто-нибудь, а «городовой» (городской) врач — главное врачебное должностное лицо, назначавшееся губернской администрацией.
В Воронеже эти обязанности много лет, с 1890-х и по 1910-е годы, выполнял И.М. Шаттенштейн. В областном архиве хранится дело «Об освидетельствовании проституток города Воронежа» за 1892-1893 годы. Из него мы узнаём нужную нам грань службы врача и его расходы, которые возмещала не администрация, а городское самоуправление. В 1892 году городская Дума постановила: выделить на меблировку помещения при полицейской Дворянской части, где решили проводить «освидетельствование» женщин, и на покупку нужных инструментов, 100 рублей.
Настал день, когда у здания Дворянской части, на скрещении Большой Дворянской и Мясницкой улиц, выстроилась очередь из молодых женщин, одетых ещё, разумеется, не в те наряды, что были заготовлены для публичных домов. Прохожие удивлённо оглядывались: зачем стоят такие приличные и красивые дамы там, куда приводят воровок? А Иван Михайлович был очень обходителен с женским полом.
В больших городах администрация совместно с самоуправлением определяла, где быть публичным домам, выбирала улицы не очень многолюдные и в то же время удобные для клиентов и для полицейского надзора. В 1896 году наша городская управа тоже завела дело «Об определении места размещения домов терпимости в городе Воронеже». Городская санитарно-исполнительная комиссия под председательством городского головы и с участием полицмейстера, членов управы и врачей (среди них, разумеется, и знаменитый К.В. Федяевский) обсудила запрос губернатора. Члены комиссии спорили, но в конце концов сошлись во мнении, что ничего менять не надо: наиболее удобны те улицы, где гнёзда разврата существуют «с незапамятных времён». Постановили: «Отвести для публичных домов Нееловскую улицу, начиная со спуска ниже дома Рощупкина до пересечения с Мясной горой, и 2-ю Девицкую». В наши дни бывшая главная улица публичных домов — Нееловская — зовется улицей Пятницкого, Мясная гора — Театральной, а 2-я Девицкая — улицей Свободы.
При входе в официально зарегистрированный публичный дом было принято вывешивать опознавательный знак — красный фонарь. Внутри зданий были оборудованы небольшие кабинеты для уединения клиентов с проститутками. «Разовое посещение» обходилось воронежцу от нескольких десятков копеек до нескольких рублей — в зависимости от качества услуг публичного дома. Если здание было двухэтажным, то кабинеты, как правило, располагались на втором этаже. В комнатках обязательно ставили кровать со столиком и таз с кувшином для умывания. Содержательницами таких домов чаше всего становились (или числились) женщины: например, на Нееловской улице — крестьянка Пелагея Попова и мещанка Ирина Петровна Барбашина. А чтобы наводить в домах порядок, женщинам приходилось нанимать мужчин-«вышибал» крепкого телосложения.
Одно время в наиболее крупных публичных домах могли устраивать общий зал со столиками, буфетом и площадкой для оркестра. Мужская публика была очень довольна. Но впоследствии новые законы сделали проституцию более тихой, малозаметной. Принятое в 1903 году в России «Положение об организации надзора за городской проституцией в Империи» запрещало в домах терпимости не только продажу спиртного и табака, но и устройство всякого рода, увеселений», в том числе музыки и азартных игр (даже шашек!). Окна полагалось закрывать занавесками. Дом терпимости мог располагаться не ближе, чем на 150 саженей от церквей, училищ и школ. Нельзя было зазывать прохожих из окон дома или на улицах. Проститутки не имели права ходить в общественных местах по нескольку. Их лишили права занимать в театрах места в бельэтаже и первых рядах кресел партера.
И вот в связи с ужесточением мер в 1909 году в Воронеже появляется новое дело: переписка губернской инстанции с городским управлением «для устройства домов терпимости». Первым бьет тревогу полицмейстер Д.Д. Норов, пишет рапорт губернатору: мол, в ту пору, когда на Нееловской появились публичные дома, эта улица еще была мало застроенной, а «теперь она заселена людьми из чиновного класса, семейными, у которых масса детей… и поэтому близкое соседство… притонов разврата, с неизбежными, при самом строгом надзоре, скандалами и шумом, учиняемыми посетителями их, являющимися большей частью пьяными, является крайне нежелательным…» При администрации заседает особый врачебно-полицейский комитет, он предлагает городу: надо подобрать новое место — на окраине города, чтобы перевести туда бордели.
Документы свидетельствуют также, что содержательницы воронежских публичных домов, сотрудничая с полицией, становились «наводчицами» на грабителей и других преступников. И.П. Барбашина, волнуясь за будущее своего дома, напоминает властям, какую пользу она приносит: «Неоднократно были такие случаи, что приезжали разбойники, долго просиживали в моем заведении, а я в то же время доводила до сведения полиции, и таковые были задержаны и преданы суду и в свое время сосланы по назначению».
Городская комиссия собирается в обновленном составе и… ничего решить не может. Тогда врачебно-полицейский комитет берет дело в свои руки и в ноябре 1910 года постановляет: «…Подходящими, по местным условиям, являются 41 и 42 кварталы Московской части, окруженные Кольцовской, Большой Московской, Пограничной и Средне-Московской улицами, но при условии, чтобы заведения эти не выходили окнами на Большую Московскую и Кольцовскую улицы».
Так официальным центром проституции становится местность в районе нынешнего магазина «Электроника», а точнее, бывший Миллионный переулок, «спрятанный» внутри указанных кварталов, выходивший ранее на Кольцовскую, а в советское время ставший частью улицы Желябова. До сих пор здесь сохранился один из бывших публичных домов — капитальное полутораэтажное здание, построенное владельцем усадьбы В.И. Сафоновым в 1913-1914 годах (теперь дом № 10 — см. фото ниже).
Дом №10 по улице Желябова
Старожилы поговаривали, что в районе Миллионного переулка полулегальные бордели существовали задолго до 1910-х годов, и даже названия переулка и его продолжения — Миллионной улицы -старики связывали с «миллионщиками», которые растрачивали много денег в публичных домах. Мол, откуда иначе такие названия у совершенно убогих, заселенных бедняками, окраинных улиц?
В пользу догадок старожилов косвенно свидетельствует газета «Дон». В феврале 1910 года она рассказала о целой компании проституток-воровок, еще до вердикта врачебно-полицейского комитета заманивавших клиентов на квартиры в районе Кольцовской улицы и обиравших их до нитки. Так, мещанин Максимов около семи вечера встретил на Кольцовской обворожительную незнакомку соответствующего поведения и пригласил ее к себе в гостиницу. Но та отказалась и повела клиента на квартиру. Мещанин заплатил за удовольствие один рубль, но, выйдя на улицу и сунув руку в карман, обнаружил пропажу еще 48 рублей. Полиция выяснила, что же это за красавица: «крестьянка Екатеринославской губернии М.В. Валикова, приехавшая «на гастроли».
С неофициальными публичными домами, удобно укрывавшимися за вывесками трактиров, гостиниц и меблированных комнат, бороться было трудно. Даже если эти дома находились в самом центре города. Признанным, традиционным местом для времяпрепровождения с женщинами древнейшей профессии был Петровский сквер с примыкавшими к нему гостиничными заведениями. Когда в 1903 году мешанка ЕС. Полякова запросила у Думы официального разрешения на открытие меблированных комнат в ее обновленном доме на Поднабережной улице, Дума ответила решительным отказом. Против высказывались многие гласные, поскольку Дума уже не раз отвергала предложения и Поляковой, и ее предшественниц «ввиду предосудительного характера содержимого в этом доме заведения, так как фактически эти комнаты представляют публичный дом». К тому же в начале 1900-х годов около Петровского сквера было построено новое здание Александровских училищ и проектировался женский институт. Так что дом Поляковой грозил превратиться в опаснейший «притон разврата». Но губернатор в 1904 году опротестовал постановление Думы — нет у нее законных оснований! — и Полякова смогла открыть в своем доме гостиницу. А гостиница — значит, дозволяется и буфет, и гостевой зал. Нет никаких сомнений, что у мешанки получился истинный полулегальный бордель с целым набором развлечений для клиентов. Летом 1911 года в гостинице случились такие «непотребства», что ее пришлось закрыть по требованию полиции и по постановлению губернатора.
До сих пор под охраной государства находится другое здание возле Петровского сквера — дом №53 на улице Степана Разина, бывшая гостиница купца И.Н. Вяхирева — ещё один неофициальный публичный дом (см. фото ниже).
Бывшая гостиница купца Вяхирева. Улица Степана Разина, 53.
В 1901 году Дума пыталась закрыть гостиницу, но возмущённый купец отстоял свои законные права, а заодно и сомнительную репутацию, заявив, что лично он гостиницей никогда не управлял — спрашивать надо с женщин… Увы, дело кончилось печально для брата хозяина — купца Н.Н. Вяхирева: тот скончался в 1909 году, заразившись сифилисом.
Неузаконенных публичных домов было в Воронеже явно больше, чем легальных. Так, в 1896 году городская санитарная комиссия докладывала губернатору, что «служат притонами тайной проституции» меблированные комнаты в доме архитектора Мысловского на Большой Дворянской, в доме Соболева напротив театра, в доме Никитина напротив Кольцовского сквера, в доме Авдеева на Большой Московской, в доме Резниковой на Богоявленской, в доме Попова на Мало-Чернавской.
В революционное время контроль над проститутками ослаб, возросло число венерических заболеваний в городе и, как следствие, в губернии. 21 октября 1917 года начальник военного гарнизона Воронежа полковник Вознесенский был вынужден издать пространный приказ:
«До моего сведения дошло, и мне определённо известно, что дома терпимости г. Воронежа обидно посещаются солдатами гарнизона. На улицах, где находятся эти скверные заведения, и днём, и ночью толпятся массами солдаты, разнузданная похоть которых не сдерживается ни многочисленными явными жителями, стыдливо прячущимися в своих домах при виде разврата, происходящего вокруг, ни собственной совестью… ни страхом перед возможностью получить тяжёлую и грязную болезнь. Так низко, так мелочно и пошло совершается нравственное и физическое падение человека в притонах разгула, среди женщин, утерявших свою женскую честь и красоту.
Многие из вас, потеряв стыд, забыв свою семью и обязанности перед нею, с нахальным видом становятся в неслыханные ещё «хвосты» к хвостам падших и часто больных женщин с тем, чтобы, получив заразу, внести её потом в свою семью, в свою деревню. По последним сведениям санитарной комиссии, опубликованным в газетах, среди нашей армии имеются до трёх миллионов солдат с венерическими заболеваниями. Я настоятельно прошу полковые комитеты, культурно-просветительные комиссии, врачей и всех вообще интеллигентных граждан помочь мне оградить солдат от этого злого дела… Приказ прочесть во всех ротах и командах».
Сегодня проституция занимает двойственное положение: с одной стороны, она запрещена, с другой — чтобы получить в Воронеже соответствующую услугу, достаточно открыть газету с рекламными телефонами. И нет никакого официального «врачебно-полицейского» контроля за явно существующими публичными домами. Так, может быть, вспомнить опыт наших предков?
С развитием капиталистических отношений во второй половине XIX — начале XX века в обществе все больше укоренялись идеи о широкой благотворительности как об оказании социальной помощи неимущим городским и сельским слоям населения в различных сферах.
См.: Попов П.А., Фирсов Б.А. Старый Воронеж. Из истории городского быта XVIII – начала XX века. – Воронеж: Центр духовного возрождения Чернозёмного края, 2009. – 328 с. (С.125-128).
