Экономика Воронежского края в XVI-XVII вв. (Ч.1)

Первые упоминания о Воронеже в анналах российской истории относятся к концу XVI в.; ныне общепринятой датой основания города Воронежа считается 1585 год, хотя иногда называется и чуть более поздняя дата — 1586 год. Суть разночтений сводится к тому, что именно полагать за точку отсчёта — документы об упоминании Воронежа, указ о его учреждении, даты де-юре и де-факто начала строительства города.

Единого мнения у историков на этот счёт нет (как, впрочем, и общепринятой трактовки происхождения слова «Варонеж»), однако, некоторые из них полагают, что Воронеж как торговый пункт возник значительно ранее, – еще в XII в.[1] Вероятно, Воронеж, лежавший на Азово-Донском торговом пути, изначально выполнял роль перевалочного пункта, был местом погрузки и обмена товаров, располагал соответствующими сооружениями, складами и пристанями.

Географическое положение Воронежа с его протяжёнными равнинными территориями делало его удобной добычей для кочевых племён, которыми в средние века изобиловал край. На Воронежских просторах часто появлялись племена печенегов, половцев, а впоследствии и татар. Но не только кочевники грабили Воронежский край; довольно часто и русские князья со своими дружинниками в междоусобной борьбе разоряли здешние населённые пункты. Поэтому, несмотря на довольно выгодное географическое положение, богатые плодородные земли и леса, территории Воронежского края долгое время находились в запустении.

Воронежские земли, как, впрочем, и другие территории Руси, в полной мере испытали на себе последствия нашествия хана Батыя: множество людей погибло, ещё больше угнали в степь; из 74 городов Древней Руси (известных археологам), 49 разорил Батый.[2] Хозяйство страны было полностью разрушено, угасли многие ремёсла (например, стеклодувное), торговля затихла, люди обнищали. Каменное строительство прекратилось почти на сто лет.

О безлюдии, царившем на воронежских просторах на протяжении многих десятилетий, сообщают нам источники тех лет. Так, венецианскому послу Контарини и московскому посланцу Марко Руфу, ехавшим в 1476 г. из Персии в Москву через воронежские степи, пришлось самим сколачивать плоты, чтобы переправляться через реки.[3]

Весьма показателен и тот факт, что в исторических документах второй половины XVI в. и первой половины XVII в. принадлежащая России обширная почти не заселенная территория лесостепи и степи, расположенная к югу от тульских и рязанских земель, называлась «Диким полем» или просто «Полем». «Поле» в те времена понималось как неосвоенная, дикая территория.[4]

По огромным пространствам Поля в поисках добычи перемещались орды кочевников. Их основной целью были грабежи и захват невольников, которые впоследствии продавались в рабство. При нападениях главным оружием кочевников была внезапность; в открытый бой они старались не вступать. Известный краевед Л. Вейнберг отмечает эту особенность следующим образом: «А являться не безвестно, не внезапно, было бы для татар чрезвычайно невыгодно, потому что в последнем случае, при первом набате, все окрестные жители со скотом и имуществом спасались в крепость, а вместо их выходили встречать незваных гостей вооружённые стрельцы и казаки с пушкарями, – встреча настолько нежелательная, что татары всегда поворачивали обратно, когда замечали, что о них проведали».[5] Одна из главнейших задач строительства Воронежа, таким образом, «заключалась в том, чтобы облегчить передачу вестей про приход воинских людей, другими словами – положить конец безвестным приходам кочевников».[6]

Но не только вооружённые отряды кочевников угрожали Воронежу. На просторах Дикого поля промышляли многочисленные группы «воровских черкас» — по сути дела, бандформирований, приходивших на Воронежскую землю с южных направлений. Как указывает д.и.н. В.Н. Глазьев, в 1613 и в 1614 годах города-крепости и их окрестности в Диком поле подвергались интенсивным атакам со стороны татар и «воровских» черкас. В десятипудовый воронежский вестовой колокол при известиях о вражеских нападениях били так часто, что он раскололся. [14]

Воронежский край в течение XVI и XVII в. многократно подвергался грабительским набегам татарских орд, о чём свидетельствуют исторические документы. Неожиданно нападая на русские города, татары грабили их, уводили женщин в свои гаремы, а мужчин и детей продавали на невольничьих рынках. Довольно часто татары облагали покорённые города данью. Однако и исправный платёж дани не спасал от набегов других орд (татар Ногайских, Крымских, Белгородских).

Не прекращались татарские нападения на Воронежские земли вплоть до конца XVII в. Так, в августе 1659 г., обойдя с запада русскую укрепленную линию – «Белгородскую черту», в район севернее Воронежа прорвался крымский хан Мухаммед-Гирей с многотысячной ордой. Воронеж в августовские дни 1659 г. готовился к отражению вражеской осады и возможного штурма города татарами. Воронежцы вырыли под городской стеной 4 «подлаза», чтобы совершать боевые вылазки из осажденного города. Но крымский хан не стал осаждать Воронеж. Захватив пленных в Воронежском уезде, отогнав стада скота, татары поспешили уйти в Крым.[7]

Война и грабежи как способ существования и хозяйственной жизнедеятельности был вообще характерен для кочевых народов с самых ранних времён: мирно заниматься земледелием и ремёслами считалось зазорным и недостойным занятием; воинская доблесть и захваченная добыча – вот что должно было приносить настоящую славу и большие деньги.

Очевидно, что соседство с племенами, имевшими такую систему ценностей, не сулило ничего хорошего и требовало ответных действий со стороны народов, ведущих оседлый образ жизни. Постепенно становилось понятным, что без надёжной защиты русских земель от разорительных набегов кочевников хозяйственную и торговую жизнь региона восстановить не удастся.

Решительные меры по защите мирных поселений были предприняты государственной властью в XVI в., после преодоления феодальной раздробленности Руси и образования централизованного государства. При этом для обороны российских рубежей и с целью беспокоящих нападений на крымских татар были использованы казаки, которые формировались в основном за счёт людей свободолюбивых и отчаянных, в том числе беглых крестьян и разбойников.

Перед Российским государством того времени стояла весьма непростая военно-экономическая задача – обеспечить оборону южных рубежей страны в условиях недостатка денежных ресурсов и упадка экономики, слабости государственной власти и наличия обширных неконтролируемых или слабо контролируемых территорий, на которых скрывались беглые люди, промышлявшие разбоем. И такой выход был найден.

Военно-экономическая модель защиты российских территорий, принятая к исполнению государственной властью, была проста и эффективна, – бороться с кочевниками силами беглых людей, казаков и преступников. При этом властями решалась двуединая задача: с одной стороны, оборона и беспокоящие набеги на татар осуществлялись силами не регулярного войска, а казацко-криминальными формированиями, которым негласно разрешалось грабить чужие территории; с другой стороны, если казачьи отряды несли потери, то гибли в основном люди с уголовным и бунтарским прошлым, что также было выгодно государственной власти.

Вообще говоря, идея обороны своих рубежей людьми беглыми и криминальными была уже к тому времени не нова, – ещё германский король Генрих I в Х в. поступал следующим образом: когда он видел, что какой-нибудь вор или разбойник хорошо владел мечом и был годен для войны, то он всегда избавлял его от заслуженного наказания, поселял в пригородах Мерзенбурга, давал ему поле и оружие и запрещал одно – грабить своих, но зато разрешал производить разбои у варваров. Масса подобного рода людей образовала настоящее войско на случай необходимости войны.[8] В российской практике отмеченные функции уже с XV в. выполняли казаки. Воронежский историк В.П. Загоровский, рассматривая историю взаимодействия Русского государства и казачества, отмечает: «Русское правительство правильно оценило военные возможности донского казачества. Уже вскоре после появления казаков на Дону оно пытается, причём не безуспешно, использовать казачество как боевую силу в борьбе с Турцией и Крымским ханством, для отражения турецкой и татарской агрессии. В грамотах, переданным казакам в 1570 г. с направлявшимся  в Турцию русским послом И.П. Новосильцовым и в 1571 г. с атаманом Никитой Маминым, правительство Ивана IV призывает казаков «служить» царю, обещает жалованье. С 70-х гг. XVI в. начинается и посылка этого жалованья, сначала эпизодическая, а в XVII в. регулярная».[9]

Одновременно с привлечением казачества на службу государству Иван IV (Грозный) занялся построением защитных линий на южных рубежах Руси. Так, в январе 1571 г. Иван Грозный приказал князю М.И. Воротынскому заняться совершенствованием сторожевой и дозорной службы на южных рубежах страны. До этого момента имелось всего 73 сторожи. (Сторожа, в Русском государстве XV-XVII вв. – конные посты впереди засечной черты, т. е. засек, частоколов, рвов, валов). В сторону Воронежа в тот период высылались дозоры из города Ряжска на три пункта: «на Воронеж под Большой лес у Хобота; на верх Ломовой у Ногайской дороги; на Большие Рясы по дороге от Рясок до устья Воронежа».[10]

Позднее, в период царствования Фёдора Ивановича, принимается решение о строительстве целого ряда городов-крепостей, среди которых наиболее значительными стали Белгород и Воронеж.

Строительство города на обрывистом и возвышенном берегу реки Воронеж не было случайным, – выбор места под населённый пункт производился по военно-экономическим соображениям; сама жизнь жёстко диктовала условия для обустройства новых поселений в Воронежском крае.

Важным обстоятельством при выборе места под город-крепость было его господствующее положение на местности, что было необходимо для наблюдения и успешного отражения внезапных нападений кочевников. Помимо этого, река Воронеж являлась для захватчиков естественным препятствием.

Не менее важными были и хозяйственные факторы. Наличие в непосредственной близости с городом реки было необходимо для межрегиональной и международной торговли (как средства транспортного сообщения), для рыболовства и бытовых нужд. В условиях отсутствия дорог с твёрдым покрытием транспортное и торговое сообщение между различными местностями в значительной степени затруднялось, а в весеннюю и осеннюю распутицу становилось чрезвычайно сложным делом. Соседство с городом судоходной реки снижало остроту транспортной проблемы, облегчало торговые операции и связь с другими (в том числе иностранными) регионами. По реке осуществлялся сплав леса, который служил основным строительным материалом для жителей Воронежа на протяжении XVII-XIX вв.

Река Воронеж была жизненно необходима местным жителям и ратным людям как источник питьевой и поливочной воды, как водоём для ловли рыбы и стирки белья, как акватория для водоплавающей домашней птицы и водопой для крупного и мелкого рогатого скота. Позднее река Воронеж станет незаменимым условием организации в городе шерстомоен и суконного производства. Иными словами, наличие рядом с городом реки стало важнейшим экономическим фактором и весомой предпосылкой для дальнейшего развития Воронежа как главного города Черноземья.

Первой постройкой в Воронеже стала его укрепленная часть – острог, который располагался на возвышенном правом берегу реки Воронеж в районе нынешнего главного корпуса университета и прилегающих к нему улиц (см. рисунок-реконструкцию ниже).

Так выглядел Воронежский острог в годы своего основания

Острог, по разным сведениям, имел окружность стен от 340 метров до полутора километров. За чертой города находился посад, заселённый ремесленниками и торговцами, а далее – различные слободы, [11] где обитало служилое сословие.

Первые жители Воронежа — служилые люди, сочетавшие службу и хозяйственную деятельность

Гарнизон города насчитывал 1300-1400 человек. Основную массу населения составляли ратные люди, по большей части так называемые городовые и сторожевые казаки. Так, в 1615 г. в городе имелось 873 двора, из которых 685 принадлежали военным служилым людям, 163 посадскому люду (торговцам и ремесленникам, среди которых были бочарники, кузнецы, чеботари, сапожники, плотники, гончары, пекари), остальное – духовенству [12] (см. диаграмму на рис.1.3).

Рис.1.3. Структура и состав населения Воронежа в 1615 г.

В силу специфики экономической ситуации торговля и предпринимательство в те годы часто сочетались с государственной и военной службой: в 1615 году в остроге числилось 63 торговые лавки; ими владели не только посадские торговые люди, но и атаманы, полковые казаки, стрельцы, пушкари, монастырские крестьяне.[13]

Экономика Воронежа изначально стала обслуживать военные интересы российского государства: город был обнесён крепостными стенами, перед которыми был отрыт ров. Жители и военный гарнизон в случае внезапного нападения неприятеля, как мы отмечали выше, по сигналу колокола должны были немедленно укрываться в укреплённой части города. В связи с высоким риском набегов торговля и ремесла в Воронеже в XVI в. развивались весьма медленно. Основной функцией Воронежа стала охранная: местные воеводы брали под охрану различные русские и иностранные делегации, следовавшие в южном направлении и обратно, а также защищали от нападений караваны, снабжавшие казачьи формирования продовольствием, оружием и боеприпасами. Таким образом, Воронеж в XVI в. выполнял по большей части функции защитного и перевалочного пункта; его собственное аграрное и ремесленное производство было развито слабо, хотя природные ресурсы региона были весьма значительными.